ОТ ПОМЕСТЬЯ К ЭКОНОМИИ

Стержневой идеей, издревле определявшей менталитет русского дворянства, была идея службы, долга перед Отечеством. В конкретной жизни она воплощалась в службе государевой и службе земской. В допетровской России они были слиты воедино, ибо взаимно обусловлены: без службы не давались поместья, без поместья невозможна была достойная служба ("конно, людно и оружно") государю. Петровский указ о единонаследии впервые провел разделительную черту между государственной службой (как бюрократической) и поместьем, и с этого времени понятие "поместное дворянство" стало приобретать всем известный общеупотребительский смысл. Выделение хозяйственных забот в качестве основных для определенной части дворянства стало фактом сословного менталитета, несмотря на то, что указ о единонаследии не прижился в последующей истории.

Век девятнадцатый предъявил дворянству России такие требования, которые сделали необходимой коренную переработку усвоенных предками и казавшихся незыблемыми привычек и понятий. Это был век расставания с романтическим великолепием екатерининской эпохи. Уже холодный душ непродолжительного, но памятного правления Павла I заставил искать спасения от непредсказуемых превратностей службы. Меры Александра I по созданию всесильных бюрократических ведомств - министерств, продолженные и развитые его братом императором Николаем I, еще более укрепили поместных дворян в их стремлении основать свою независимость на доходах от собственного хозяйства.

Реформа 1861 г. подвергла всю систему воззрений благородного сословия суровому испытанию. Накануне реформы было сломано немало копий в спорах о пореформенном устройстве поместий. Газетно-журнальная полемика обнажила по крайней мере одно важное убеждение поместного дворянства - никакого отказа от собственного хозяйства. Все рассуждения вращались вокруг вопроса: как вести хозяйство без крепостных. Сложился устойчивый миф о немедленном переходе от крепостного труда к вольнонаемному, и вот этот-то миф был развенчан в первые пореформенные десятилетия. Наиболее реальным, жизненным оказалось предложение правительства о временном сохранении обязательного труда, в итоге помещичье хозяйство вступило в долгую полосу переходного состояния: ни вопрос об основном капитале, ни вопрос о наемных рабочих так и не были разрешены на протяжении пореформенного периода в том виде, как это рисовалось романтикам предреформенной эпохи.

Разделение прежней вотчины на два типа хозяйства ударило по помещичьей экономике еще более сильно, чем по крестьянской. В массе поместий не было до этого никакого производящего хозяйства. Его нужно было создавать: покупать орудия производства, тягловую силу, рабочие руки. Прежде всего, нужны были деньги. Сколько? Такие подсчеты были сделаны накануне реформы - 2 637 915 руб. на губернию. Но помещичье хозяйство вступало в новую эпоху с громадным платежным дефицитом. Основная часть долгов приходилась на старые кредитные установления (Заемный банк, Приказы общественного призрения, Сохранные казны) - 4 211 607 руб. Задолженность помещиков частным лицам не поддается точному учету. На быстрое погашение этих долгов рассчитывать не приходилось, так как далеко не все тягла были переведены на оброк после реформы, сбор хлебов товарного значения должен был сократиться из-за уменьшения барской запашки, выкупная сумма больше была в активе казны, нежели помещиков. и была выдана в основном не наличными, а выкупными свидетельствами, которые быстро упали в цене. Эта неумолимая финансовая реальность и была главной причиной медленной перестройки помещичьего хозяйства на новый лад.

Помещики в большинстве своем, если не осознавали, то чувствовали надвигавшийся финансовый крах. Московское общество сельского хозяйства предложило реанимировать Сохранные казны и Приказы общественного призрения, но этот путь не мог быть реализован, ибо старые сословные банки бесповоротно ушли в прошлое. Горячо обсуждался проект "Поземельного банка русского земства". Он должен был обосноваться в Москве, в здании Опекунского совета (Воспитательный Дом), капитал которого, составленный из дворянских пожертвований, достигал 2 млн. руб. и собирался со времен Екатерины II. В 1865г. съезд сельских хозяев в Санкт-Петербурге констатировал, что ни один из ипотечных кредитов на основе частной кампании не получил осуществления.

Первым реальным источником поземельного кредита для помещиков стало Общество взаимного поземельного кредита (ОВПК), утвержденное 1 июля 1866 г. Оно имело всероссийский характер и выдавало ссуды в золотой валюте, что было весьма недальновидно в условиях нестабильности курса рубля, ставшего объектом спекуляции. Только что созданный Государственный банк России вынужден был поддерживать его уровень искусственными мерами, тяжело отзывавшимися на государственных финансах. Вскоре выявились и организационные пороки ОВПК, отмеченные русскими экономистами: "Смешение в этом учреждении принципов централизации, взаимной ответственности заемщиков и самоуправления их, отсутствие прямо заинтересованных в ведении дела лиц с разбросанностью заемщиков на громадной территории России и происходящим отсюда полным отсутствием контроля за действиями центрального управления, ... не могли способствовать его успеху и процветанию".

Большие надежды самарские помещики связывали с созданием сословного дворянского Саратовско-Симбирского банка. Однако, вследствие злоупотреблений его правления (председатель Юханцев), банк оказался несостоятельным. Спасая заемщиков-дворян, правительство взяло на себя ликвидацию банка-банкрота. Самарские помещики успели заложить в нем лишь 18 имений площадью в 34 тыс.дес. и получить ссуду в 273 600 руб. В ОВПК было заложено значительно больше. На 1889 год кредитом здес1 воспользовались 210 помещиков, площадь заложенной земли составила 470 624 дес., а сумма полученной ссуды - св. 5 млн.руб. В 90-х гг. выдача ссуд из ОВПК была заморожена, а затем оно перешло в ведение Дворянского земельного банка на правах его Особого отдела. .

В начале 70-х годов открылись первые акционерные ипотечные банки. Их уставы создавались на двойственных началах: определение ипотечных операций было заимствовано из уставов городских кредитных обществ, Херсонского земельного банка и ОВПК, а положения об основном капитале, правах акционеров, принципах управления - из практики коммерческих акционерных банков. Кредит в акционерных земельных банка составлял более 8%. Пик грюндерства приходился на 1871/72 гг., когда в полтора года возникло сразу 11 земельных банков. На денежном рынке возникла бумовая ситуация, и сбыт закладных листов затруднился, что грозило окончательным падением их куре. Поэтому в 1873 г. образовалось частное общество по сбыту закладных листов Центральный банк русского поземельного кредита. Он приобретал закладные листы русских земельных банков на деньги, полученные от продажи собственных закладных на: металлическую валюту, а также выполнял комиссионерские функции с выдачей авансов под залог закладных листов, принимаемых на комиссию. Однако, в условиях нестабильности рубля операции этого банка оказались убыточными, и к 1889 г. его потери достигли 5,2 млн.руб.

Уставы земельных банков утверждались министром финансов, который следил за соблюдением условия: в одной губернии могли одновременно действовать не более двух банков. Самарские помещики пользовались услугами Нижегородско-самарского и отчасти Московского банков. С большим трудом денежный рынок набирал обороты. На ее создание ушло около 15 лет. В 70-е гг. он еще был в младенческом возрасте и не мог удовлетворить громадный спрос на кредит. К услугам помещиков был еще неистребимый "теневик" - частный кредитор, взимавший баснословные проценты. По дороговизне поземельного кредита его источники можно расположить в следующем порядке: частные кредит - от 10 до 18%, Общество взаимного поземельного кредита - свыше 9% акционерные банки - 8-9%, Саратовско-симбирский банк - 6%. Для сравнения укажем, что дореформенный кредит давался из 5%, а с 20 июля 1857 г. - из 4% . Таким, образом, в течение первых десяти пореформенных лет помещики могли получить средства лишь от частных лиц под разорительные проценты или в учреждениях взаимного кредита, процентные ставки которых были намного выше, чем в старых государственных банках. Неудивительно, что частные банки "должны были бороться с недоверием к ним широкой публики и с привычкой населения к казенным банкам, привычкой, воспитанной в течение 130-летнего монопольного существования казенных банков".

Трудности с кредитом для помещиков вынудили правительство подключить к этому делу Государственный банк. В 1884 г. он открыл операции по выдаче ссуд землевладельцам под соло-векселя, обеспеченные сельскохозяйственными имениями т. Самарские помещики сразу же получили 22,5 тыс.руб. Банк пытался ограничить стремление помещиков придать соло-вексельной операции долгосрочный характер, но избежать этого не удалось. Начались рассрочки, отсрочки и т.п. льготы по прямому указанию императора. Вскоре был открыт сословный государственный земельный банк - Дворянский, специально для помощи дворянству "на началах кредита благотворительного, т.е. более дешевого, нежели тот, которым пользовалось само государство и следовательно с неизбежными пожертвованиями со стороны государственного казначейства".

Сразу же последовала массовая миграция вкладчиков Нижегородско-самарского и других акционерных банков в государственный. Самарские помещики торопили правительство с открытием местного отделения. До официального объявления об открытии и определения нормальных расценок вновь назначенный управляющий отделением начал прием заявлений, приспособив для этого помещение дома дворянства. Возможности для получения кредита у дворян резко возросли. Чрезвычайно выгодные с самого начала условия выдачи ссуд вскоре подверглись изменениям в сторону увеличения льгот для заемщиков. Здесь и единовременный выпуск закладных листов с выигрышами, и многочисленные рассрочки платежей, и снижение ссудного процента, дошедшее в 1897 г. до 3,5%. В 1900 г. последовала более радикальная мера - разрешение Дворянскому банку покупать часть имения заемщика, за счет чего предполагалось снизить задолженность до приемлемых 60% оценочной стоимости той части имения, которая оставалась в руках заемщика 3. Льготы распространялись и на Особый отдел (быв. ОВПК).

Финансовый кризис поставил перед помещиками трудноразрешимые проблемы в организации своего хозяйства. В то же время отграничение крестьянских надельных земель было проведено так, что в руках дворян остались угодья, водопои, скотопрогоны, необходимые в крестьянском общинном хозяйстве, что, наряду с недостатком в пахотных землях, явилось вторым (а кое-где и первым) фактором широкого распространения земельной аренды. Это был спасительный для многих помещиков выход: сдавать крестьянам земли, но не за деньги, а за работу. Главное удобство состояло в том, что крестьяне работали со своими орудиями труда и тягловой силой. Так родилась знаменитая отработочная система помещичьего хозяйства. По сути своей она была прежней барщиной, ибо побудительным мотивом для крестьян была нужда.

Прежняя барская запашка в имении стала именоваться теперь экономической, хотя экономика здесь была предельно простой. Наиболее ранней формой отработочной системы следует признать испольщину. С нее начинался длинный путь помещичьего хозяйства к самостоятельности, так и не завершившийся в полной мере вплоть до 1917 года. Кое-где помещики начали с т.н. издельной системы. Суть ее сводилась к тому, что за обработку одной барской десятины крестьяне получали одну десятину в свое распоряжение. Однако вскоре помещики осознали, что такая система невыгодна, так как крестьяне обрабатывали барскую запашку значительно хуже, чем свою. Испольная система выражалась обычно в дележе урожая, но здесь была иная сложность: за крестьянином нужен был догляд. Если помещик не заводил своих орудий производства, рабочего скота, не переходил к найму, то испольная система закономерно приводила его к сдаче в аренду всей своей запашки, ибо невыгоды испольной обработки при невозможности действенного контроля год от года увеличивались.

Крепостнические подпорки дольше всего держались в северо-восточном углу губернии, Бугульминском и особенно богатом на помещиков Бугурусланском уездах. Вообще северные уезды были значительно больше пропитаны крепостническим духом. Поместное землевладение сложилось здесь значительно раньше, на самых плодородных, черноземных участках, и отработочная система не ограничивалась издельной повинностью и испольщиной. Она приспособила к своим интересам и систему найма, самый яркий образец которой - "зимняя наемка".

В 1873 г. завершила свою работу правительственная комиссия, возглавляемая министром государственных имуществ П.А.Валуевым, которая представила обширный доклад и статистические расчеты о состоянии деревни и помещичьего хозяйства, в особенности. Из него следует, что к началу 70-х годов при сохранении издельной повинности в северных уездах уже преобладал вольнонаемный труд, а испольная система "была довольно распространена в Самарской губернии в первое время по освобождении крестьян". При ближайшем рассмотрении выясняется, что перед нами простая раздача денег под будущую работу: в конце зимы, когда у крестьян начинала ощущаться нехватка в хлебе и деньгах на уплату повинностей, в деревне появлялись посланцы помещика и за обязательство крестьянина выполнять все страдные работы на экономической запашке раздавали деньги (иногда семена) вперед. В навалившейся нужде крестьянин соглашался на самые кабальные условия. Такая форма "найма" возможна была лишь в небогатых селениях, у дарственников и вообще у бывших помещичьих крестьян.

В 1863 г. губернская газета отмечала, что "с отменой крепостного права в помещичьих имениях произошла в нашем краю существенная перемена, которую, впрочем, легко было предвидеть... С прекращением барщины господские посевы прекращались и заменялись отдачей пашни под посев желающим. Эти желающие почти исключительно крестьяне, бывшие крепостные и сторонние". О сокращении запашек свидетельствовали спустя десять лет помещики, приглашенные в Валуевскую комиссию. Так, помещик Л.Б.Тургенев сообщил: "При введении Положений 19 февраля у меня было по 200 дес. в каждом поле, всего - 600 дес. Крестьяне у меня перешли прямо на выкуп и в первые 2-3 года я поддерживал прежний порядок; но вследствие двух-трех неурожаев, бывших в нашей местности, должен был уменьшить запашку. Точно так же и почти в то же время все земледельцы в нашей местности уменьшили размеры своих посевов. Затем в последние два года я почти возвратился к прежней запашке, то же сделали и мои соседи, но только относительно ржаного поля, большая же часть ярового идет в сдачу крестьянам". Оправившись от первого потрясения, помещики стремились к увеличению своей запашки, т.е. к расширению производства. Наиболее хозяйственные из них смогли восстановить его дореформенные размеры уже к середине 70-х гг.

Наибольшую активность в хозяйственных вопросах вынуждены были проявить владельцы средних по размерам имений (примерно до 1 тыс. дес.). Земские статистики обнаружили, что удельный вес собственной пашки был меньше в крупных имениях: "К числу имений с наименьшей экономической запашкой (менее 10%) относятся три из Д наиболее крупных имений Самарского уезда - г-жи Бедряга, гр. Орлова и г.Самарина. Всех таких имений, владеющих более, чем 10 000 дес. - 5;... из них имение кн.Щербатовой вовсе не имеет собственной запашки..." В 60-70-х гг. XIX в. крупные запашки были в имениях кн.В.М.Урусовой в Самарском, А.Б.Татариновой в Ставропольском, П.А.Рихтера и М.А.Лохтина в Николаевском уездах.

Особенность Самарской губернии состояла в резких географических контрастах, что отразилось на помещичьем хозяйстве. Дворянское землевладение сформировалось на юге губернии, в ее степной зоне, в основном в XIX столетии. Вокруг имений были обширные пространства, принадлежавшие казне, уделу, башкирам, крестьянам. Здесь помещик не мог использовать традиционные методы барщинного хозяйства. Поэтому издельная повинность почти отсутствовала, а вот испольщина была нередким явлением, причем, в отличие от северных уездов, где особенно была распространена испольная аренда сенокосов, на юге сдавалась пахотная земля. Вся она занималась ценными, рыночными сортами пшеницы. Помещики, а чаще купцы, занимались субарендой. Они снимали в казне огромные площади земли, а затем сдавали их нуждающимся мелкими клочками на один-два года за значительно более высокую плату. Субаренда приводила к хищническому выпахиванию плодородного слоя почвы и быстрому превращению ковыльных степей в малопригодные для хлебопашества пространства.

Раннее укоренение духа рыночной конкуренции заставляло степных помещиков быстрее обзаводиться необходимым инвентарем. Особой популярностью пользовались жатвенные и молотильные машины, так как уборка и переработка выращенных злаков требовали максимальной быстроты и своевременности. Посевы яровых иногда либо гибли на корню из-за недостатка рабочих рук, либо приносили одни убытки, даже будучи убранными. К.К.Грот в своей записке отмечал, что 1868 год был замечательным как по громадности урожая, так и еще более по плачевным результатам от него. Уродилось по 100-150, а в иных местах по 200 и более пудов на десятину. Жнитво густо выросшего хлеба должно было обойтись дороже обыкновенного. Пришлых рабочих оказалось немного, цены на жнитво и молотьбу поднялись до небывалых размеров: за жнитво платили более 20, даже до 25 руб. (при обычной цене в 5-10 руб.), а за молотьбу - от 15 до 25 коп. Увеличилась плата за провоз хлеба к пристани. Некоторые посевщики в местность, удаленных на 100-150 верст от пристани, находили выгодным бросать поля с неубранным урожаем. Многих арендаторов, увлекавшихся обогащением через раздачу земель и расширение собственной запашки, 1868 год разорил совершенно. По мнению Грота, этот год был "началом экономического кризиса в Самарской губернии.

В первые пореформенные годы помещики пытались устранить трудности с наймом рабочих путем покупки сельскохозяйственных машин. Ввоз их в Россию резко возрос, но ненадолго. Помещики были разочарованы, "многие из машин поступили в сараи и составляют еще до сих пор довольно богатую коллекцию", - указывал современник в 1878 году. "Машинная горячка" носила эфемерный характер. Усовершенствованные орудия обработки почвы (многокорпусные плуги и т.п.) требовали достаточного числа хорошего рабочего скота, а также навыков и сноровки у работников. Ни того, ни другого еще не было. Отзывы современников единодушны: "Орудия обработки почвы ограничиваются исключительно малороссийским плугом (по-здешнему "сабан") и бороной (деревянной с железными зубьями)... улучшенных орудий здесь почти нет".

Жатвенная машина при двух лошадях, даже непеременных, в страдное время не занятых другими работами, при одном рабочем и шести вязальщиках легко могла сработать до 4 дес. в день. При сменных же лошадях и большем числе вязальщиков и того больше, тогда как для этой же работы при ручном способе требовалось от шести до восьми косцов и не менее восьми вязальщиков. Не меньше выгод сулила и паровая молотилка. Первое упоминание о таких машинах появилось в Самарских губернских ведомостях 15 октября 1860 года: "В Самарском уезде, в имении гр.Орлова-Давыдова работала подвижная паровая молотилка". В газете сообщалось, что машина обмолачивает 120 телег зерна в день и стоит 4 000 руб., указывалось, что такая же машина, только "высшего достоинства" и ценой в 6 000 руб., имеется в поместье Семевского из Николаевского уезда, причем отмечалось, что "для передвижения этих машин достаточно трех пар волов" и что "топятся они сосновыми дровами".

В начале 70-х годов крупные самарские помещики по инициативе землевладельца из Николаевского уезда В.В.Клюпфеля обсуждали вопрос "о введении в России парового пахания". Были налажены контакты с английским фабрикантом Фаулером. Его компаньон Грэг побывал в России и даже соглашался прислать для опытов один экземпляр "парового плуга", но вскоре выяснилось, что "паровые плуги, имеющиеся у него в готовности и предназначенные для других стран, были бы недостаточно сильными для успеха обработки наших степных почв.

Сложные машины вызвали к жизни "починочные мастерские". Такая мастерская была в Усольской вотчине Орловых-Давыдовых. Менее крупные помещики обычно ограничивались содержанием машиниста и его помощника. Из описания администрации имения А.А.Роде видно, что помещик, кроме приказчика, ключника, смотрителя над полевыми работами, нанимал еще машиниста, он же конструктор полевых орудий и машин, а также столяра, выполнявшего работу помощника машиниста.

К концу 70-х гг. XIX в., по мере развития сельскохозяйственного машиностроения, расширилась сеть складов для продажи орудий и машин. В Самаре их было два. С 1876 г. начался последовательный рост местного производства, сельскохозяйственной техники и к концу 80-х гг. объем его составил 332 тыс.руб. В Самаре действовали склады и мастерские Бенке и К°, Винике, Кеницера и К°, Лобанова, изготовлявшие разного рода машины. Мастерская Д.И.Бартеля в Покровской слободе делала молотилки, привода, веялки, плуги и сеялки. Предприятия Лютца, Фишера, Шефера в Екатериненштадте и других колониях Новоузенского уезда выпускали, кроме молотилок и веялок, сортировки и плуги. В с.Балаково Николаевского уезда начало действовать чугуно-литейное заведение Блинова.

С 90-х гг. важную роль в торговле сельскохозяйственными орудиями и машинами стало играть земство. В 1893 г. был открыт Буэулукский земский склад, в следующем году - Бугурусланский.в 1896г. приступил к работе губернский склад. Началась ожесточенная конкуренция с частными комиссионерами. Самарские земцы выступили инициаторами совместной выписки сельскохозяйственной техники из-за границы. Были разработаны "общие основания", на которых должны были объединиться Оклады "земских, правительственных, сельскохозяйственных и войсковых казачьих управлений". Однако земства столкнулись с протекционистской политикой С.Ю.Витте, установившего высокие пошлины на ввоз. Помещики протестовали на всех уровнях - от уездных и губернских земских и дворянских собраний до всероссийских съездов сельских хозяев. Самарское чрезвычайное губернское дворянское собрание 3 октября 1899 г. активно поддержало критику деятельности министра финансов, высказанную в записке помещика М.М.Шошина. Губернский предводитель дворянства А.А.Чемодуров 8 октября направил официальное письмо председателю Особого совещания по делам дворянского сословия, в котором сформулировал требования самарских помещиков "сложить пошлины на чугун, железные изделия и сельскохозяйственные орудия и машины до половинного размера; остальную половину сложить в продолжении 5 лет равными частями". Еще более решительное требование прозвучало на всероссийском съезде сельских хозяев: "Могучим и, смеем думать, единственным способом означенного распространения с/х орудий и машин был бы абсолютно беспошлинный пропуск в Россию иностранных земледельческих орудий и машин".

Для ведения собственного хозяйства необходим был рабочий скот. На севере губернии использовались лошади, на юге волы и верблюды. В имении М.А.Лохтина в Николаевском уезде было 54 верблюда, имении Н.А.Столыпина - 90, из них 20 маток, что говорит о том, что экономия занималась разведением верблюдов. На распространение верблюдов в хозяйствах помещиков и крестьян Самарской губернии указывали авторы Полного географического описания России: "В заволжских степях... можно иногда встретить по дорогам крестьянские телеги, запряженные в корень верблюдом, а на пристяжке - лошадью". В Новоузенском уезде верблюды (44 гол.) использовались в имении С.А.Перси-Френч при хуторе Камышевском. Экономия располагала еще 30 лошадьми и 110 быками. Лошади и верблюды были заняты на доставке зерна в Балаково.

Степные помещики, особенно владевшие землями по соседству с башкирами и киргизами Букеевской орды, прибегали к своеобразному сочетанию перепродажи скота с использованием его на сельскохозяйственных работах. По собщению губернского ветеринара, в конце XIX-начале XX вв. самарские помещики ежегодно к началу весенних полевых работ приобретали рабочий скот в Оренбургской, Астраханской губерниях и Уральской области. По окончании работ скот ставился на выпас и зимой распродавался. Это приносило двойную выгоду помещику: покупная цена рабочего скота весной не превышала 53 руб. за голову, а при продаже упитанного быка доходила до 85 руб., к тому же не требовалось заготавливать на зиму много кормов, а выпаса в крупном имении было сверх меры.

В 1882 г. чиновники главного управления государственного коннозаводства отмечали, что особого типа самарская лошадь не имела. Помещичьи хозяйства вряд ли были исключением, ибо в них использовались те же крестьянские лошади, представлявшие собой помесь русской, выведенной во время переселения, и башкирской. Они отличались неприхотливостью и выносливостью, при крайне плохом содержании могли везти в одной упряжке воз в 20-25 пудов и пахать плугом (по 4 - голов в упряжке) на 4 вершка глубиной. При удовлетворительном уходе лошадь быстро восстанавливала силы после изнурительной работы. Лошади немцев-колонистов обладали теми же качествами, но были менее выносливы и требовали конюшенного содержания.

В южных уездах Самарской губернии поголовье коней пополнялось за счет покупки степных киргизских лошадей на ярмарках и базарах. Помещики занимались разведением улучшенных пород лошадей в собственных заводах. Они приобретали кровных или полукровных производителей в центральных губерниях, преимущественно рабочих пород или рысистых и редко - верховых. Для улучшения рабочей лошади покупались производители арденнской породы, рысистой - орловской, верховой - английской. В 70-80-х гг. возникли новые конные заводы - гр.В.Л.Толстого в Бугурусланском и Н.А.Кропачева в Николаевском уездах. Оба завода специализировались на чистокровных рысистых лошадях. В 80-х гг. были созданы заводы С.В.Бороэдина, М.М.Наумова, А.Г.Шулешкина, Г.Н.Костромитинова и др. В них разводились французские тяжеловозы, суффольк-першероны, упряжные, рысаки, рабочие лошади, главным образом, башкирские.

По данным военно-конских переписей 1900-1905 гг., в губернии числилось 53 частных конных завода, из них 32 принадлежали дворянам. Наиболее крупными были заводы: в Бугульминском у. - Н.П.Ильина на хуторе Кармалинском Сумароковской вол. - 100 голов полурысистой породы; в Бугурусланском - И.Г.Курмина в с.Барская Солянка - 90 голов рысистых призовых; в Бузулукском - Е.Н.Стобеуса в с.Могутово - 230 голов разной породы; в Николаевском - купца А.М.Мальцева на хут. Бинарадка Нижне-Покровской вол. - 198 голов кровных рысаков киргизской породы; в Ставропольском у. - А.К.Ушакова в с.Новый Буян - 160 голов рысистых и тяжеловозов.

Особое значение для самарских помещиков имел "рабочий вопрос". В Заволжье со всей Европейской России стекались огромные массы сельскохозяйственных рабочих. Современник указывал: "Более всего здешнее хозяйство нуждается в рабочих руках, и... нужда эта представляет самое больное его место". Только два уезда - Ставропольский и Бугульминский - не нуждались в пришлых рабочих, остальные не могли обойтись местным населением. Из Бугульминского уезда дважды в году - ранней весной до наступления весенней распутицы и перед жнитвом хлебов - уходило в соседние уезды губернии до 500 человек. В Ставропольском уезде, в силу его приволжского положения, часть пришлых рабочих все же оседала. Они скапливались в Ставрополе, Мелекессе, Ст.Майне и нанимались к помещикам. Средняя потребность в пришлых в Бугурусланском уезде определялась в 7-10 тыс. человек. В благоприятные годы сюда стекались главным образом татары из Казанской губернии, из Белебеевского уезда Уфимской губернии, а также из Бугульминского уезда. В южной части более других привлекали Николаевский и Новоузенский уезды - здесь нанимались от 75 до 100 тыс. человек.

В разные годы в губернию приходило от 270 тыс. до 400 тыс. человек. Пунктами стечения рабочих служили города, пристани и базарные села: Алексеевка, Любимовка, Бадейка, Грачевка, Борское - в Бузулукском уезде; слобода Кинель-Черкасская, пригород Сергиевск, с.Пономаревка, Матвеевка, Покровская, Аманак, д.Абдулино - в, Бугурусланском: с.Бобровка, Спиридоновка, Кошки, Елховка, Старый Буян, Екатериновка, Кандабулак, Тростянка, Александровка - в Самарском: с.Балаково, Екатериненштадт, Ровное, Дергачи, Перекопное, Орлов-Гай, слобода Покровская, хутор Муравли и др. - в Николаевском и Новоузенском уездах. Найм совершался обычно в праздничные или базарные дни. Как правило, нанимались подесятинно или поденно, самое большее на 1 неделю. Сами помещики редко занимались наймом, чаще это делали управляющие. Выдавался задаток и отбирались орудия труда, что гарантировало выполнение договора.

Условия жизни рабочих были незавидными. Земский врач Казаринов, обследовавший экономии и хутора выделил три группы хозяйств по условиям питания рабочих. У мелких владельцев, нанимавших до 40 человек, готовили в пищу кашу, кашицу, галушки, картофель, черный хлеб, "пирог" - хлеб из размольной пшеницы, огурцы, арбузы, Крупные посевщики из немцев-колонистов Новоузенского уезда давали кашу, галушки; горох, картофель, черный и разномольный хлеб. В третьей группе хозяйств - у крупных, и средних русских помещиков - рабочие получали на завтрак черный хлеб с водой, на обед - кашу, кашицу и черный хлеб, на полдник - черный хлеб с водой, на ужин - кашу, черный хлеб. Масла и сала в первой группе отпускался 1 фунт на 10 человек, во второй - 1 фунт на 10-20 чел., в третьей - 1 фунт на 30-40 чел. Продолжительность рабочего дня обычно составляла 14-17 часов в сутки. В одной из усадеб был следующий распорядок: с 3.30 до 7.30 - работа; с 7.30 до 8.00 - завтрак: с 8.00 до 12.00 - работа; с 12.00 до 14.00 - обед, отдых; с 14.00 до 20.00 - работа. В итоге, по сообщению Казаринова, "бледные, измученные лица, вялые движения - это бросается в глаза при общем взгляде на возвращающиеся группы рабочих и среди них встречаются зачастую" настоящие тени рабочих, не то тифозных, не то впавших в меланхолию (у одного мною выяснено помешательство); дома ничего, везется домой ничего, а впереди суровая зима с ее суровыми жизненными потребностями и платежами". Наконец, следует сказать, что крестьянская молодежь возвращалась из отхода в самарские степи порой совершенное испорченная нравственно: наниматель в стремлении привлечь здоровую рабочую силу в свое имение покупал заодно здесь же на базаре нескольких женщин, в изобилии крутившихся в толпе итоговых на все, ставил прямо в поле палатки... В крупных пунктах сбора рабочих нередки были дома, в которых по вечерам возжигался красный фонарь или окно завешивалось красным платком. Рынок, ничем не ограниченный, вступал в свои права, посягая на душу, тело и помыслы человека.

Посягнул он и на святая святых дворянства - его землевладение. Пореформенным период стал временем быстрой мобилизации земли, т.е. втягивая ее в торговый оборота Помещикам мобилизация несла перспективу лишения своих имений. Быстро стало сокращаться количество владений: 1867 г. - 1147 имений (2 368 061 дес.), а 1877 г. - 1082 (2 033 133 дес.), 1885 г. - 976 (1 586 564 дес.), 1905 г. - 810 (926 041 дес.), т.е. было утрачено 337 имений площадью 1 442 020 дес. Если к этой цифре добавить потери за 1862-1867 гг. (156 тыс.дес.), то общая потеря земли дворянством к началу XX века составит 1 598 020 дес.

Основными покупателями дворянских земель были купцы и крестьяне. Правительство пыталось помочь помещикам. Последовали огромные пожалования земель общей площадью свыше 800 тыс.дес. на юге губернии. Затем правительство попыталось возродить старый закон о майоратах, т.е. о наследуемых, неотчуждаемых за долги имениях. В январе 63 г было обращено в майорат крупнейшее имение гр.Орловых-Давыдовых, часть которого (площадью в 14,3 тыс.дес.) располагалось в Самарском, Ставропольском и Сызранском уездах. Но наибольшие толки вызвали планы устройства заповедных семейно-неделимых участков. К середине 80-х гг. убыль дворянских земель стала настолько зримой, что проект введения заповедности на некоторое время овладел умами большинства помещиков. Специальная комиссия, избранная на чрезвычайном губернском дворянском собрании 16 октября 1889 г., закон о временно-заповедных имениях 1899 г., подготовленный особым совещанием по делам дворянского сословия, отразили эту озабоченность, но все осталось на бумаге. Последней попыткой такого рода был проект самарского губернского предводителя дворянства А.А.Чемодурова о семейно-неделимых участках, но и она провалилась, из чего можно заключить, что дворяне отнюдь не хоте ли стеснения в распоряжении землей.

К числу тревожных симптомов положения помещичьих хозяйств относилась и расширявшаяся практика сдачи имения в аренду в полном составе. Доля таких имений росла: в 60-70 гг. из обследованных нами 25 имений было сдано 3 (12 %), все - в Николаевском уезде. В них полностью отсутствовал скот и инвентарь. В имении Путилова земля обрабатывалась крестьянами по трехпольному севообороту, в имении Пустошкина было даже двухполье. А вот имение барона К.Корфа, относившееся к числу "Высочайше пожалованных", находилось в руках крупного арендатора. Из 4 303 дес. пахотной земли он обрабатывал ежегодно 600-700 дес. по шестипольному севообороту, а остальное сдавал в субаренду крестьянам, получая около 5 тыс.руб. чистой прибыли. В 80-90-х гг. такие имения составили уже 29,7%, а в начале XX в. - 59,1% - рост угрожающий, ибо свидетельствовал об устранении (либо о самоустранении) помещика от хозяйства.

Как видим, аграрный менталитет дворянства, уходивший корнями в далекое прошлое, испытал сильные потрясения в эпоху падения крепостного права. XIX век заставил дворян не только заниматься своим хозяйством непосредственно, но и втянул их в общий круг понятий новой эпохи - буржуазной. Чем ответило благородное сословие на вызов времени? Наиболее дальновидные из дворян еще накануне реформы призывали: "Не будем тешить своей лени, не будем делать великого зла, последствия которого отзовутся если не вскоре, то на наших детях. Благо нашей отчизны состоит не в застое, а в развитии земледелия".

Последствия отозвались в следующем столетии. Пореформенная реальность убеждает в том, что поколение поместных дворян, вкусившее сладкую отраву крепостнической власти, в большинстве своем так и не смогло отрешиться от привычных стереотипов мышления и поведения. В конце XIX в. мы встречаем стремление основать свое благополучие не на экономическом механизме, а на сословно-привилигированном положении. Благотворительный кредита таких условиях вел к росту новой задолженности, земельные пожалования плодили субарендаторов, манящихся на клочках земли, вольнонаемный труд вырождался в кабальную "зимнюю наемку".

Примерно с 80-х гг. XIX в. у дворян-помещиков появились серьезные конкуренты, быстро оттеснившие их на хлебном рынке, в промышленности. Это была буйно поднимавшаяся молодая поросль "чумазых лендлордов" из числа купцов, крестьян, мещан, скупавших Дворянские земли и переходивших от хищнического выпахивания к планомерному сельскохозяйственному производству. В их растущей силе таилась смертельная угроза старопомещичьей традиции. Новое поколение дворян должно было либо как-то поладить с ними, либо вступить в схватку.