ПОД СКИПЕТРОМ ЦАРЯ, ПОД РУКОЙ БАРИНА

В Самарском крае, как и во всей России, крестьянское население делилось на три основные правовые категории: государственных было в середине XIX века 390 141 душ мужского пола (62,9%), удельных 116 744 (18,8%), помещичьих 113 373 (18,3%).

Земельный надел государственных крестьян колебался от 6,3 дес. на душу населения в Самарском уезде до 16,3 дес. в Новоузенском, средний надел по губернии составлял 10,6 дес. Они платили денежные налоги и несли натуральные повинности. Денежные налоги состояли из подушной подати, земских повинностей, мирских сборов. Кроме того, особые суммы собирались на капитал продовольствия, на оброчную плату. Если подушная подать была единой для всех губерний (она периодически повышалась с 1 руб. ассигнациями в конце XVIII в. до 7 руб. асе. в 1850-х гг., а с учетом изменения ценности рубля в 1,5 раза - примерно до 5 руб.), то земские повинности и особенно мирские сборы, резко различались по губерниям. Они должны были назначаться мирскими сходами и утверждаться казенной палатой. На деле волостные органы навязывали крестьянам без всякой регламентации сборы по любому поводу: содержание мостов и дорог, на хлебные магазины, наем квартир для приезда земского суда, на жалованье писарям и т.п.

Реформа П.ДКиселева оживила приходившую в упадок государственную деревню. Все денежные повинности, кроме подушной подати, были переведены на земельный надел и промыслы. Размер новых выплат сильно колебался в пределах даже одной губернии. Но по-прежнему тяжко давила рекрутская повинность. Спасая собственного сына от солдатчины, очередник часто подыскивал "охочего парня" из числа общинных изгоев, выполнял все даже самые дикие его желания в течение нескольких недель (случалось, что отдавалась в наложницы дочь), лишь бы отвести "жребий" от своего дома. Кроме выделения рекрута крестьяне должны были собирать еще особые "сдаточные деньги", свыше 50 руб. Обременительными для крестьян были подводная, дорожная, стойковая (дежурство в присутственных местах) и другие повинности.

Государственная система "непосредственно-ближайшего попечительства", отлаженная в ходе реформирования, сковывала хозяйственную инициативу крестьян, а создаваемые министерством государственных имуществ различные школы и учебные фермы не оказывали серьезного воздействия на сельскохозяйственное производство. Например, юго-восточная ферма продала за 1852 г. на весь огромный район торгового зернового хозяйства лишь 10 усовершенствованных плугов, 2 пароконные арбы и несколько мелких предметов на общую сумму 557 руб. 77 коп.

Крайне непрочным был социальный статус государственных крестьян. В любой момент их могли перевести в разряд удельных, как это случилось с крестьянами Симбирской губернии в 1835 г., приписать к заводам, привлечь к государственным работам, либо вовсе превратить в крепостных. Управляли государственными крестьянами в пределах губернии особые палаты госимушеств. Губерния делилась на округа, волости и сельские общества. Главной фигурой был окружной начальник, в ведении которого находились дела, "относящиеся до улучшения. нравственного состояния крестьян, до гражданского быта, строительной части, обеспечения продовольствия, хозяйства, податей, повинностей и защиты по судебным делам".

Реформа Киселева упорядочила поземельные отношения, путем переселения в Заволжье на пустующие земли была снята напряженность в малоземельных общинах. Государственные крестьяне обладали определенной хозяйственной самостоятельностью. Чаще всего именно они становились крупными арендаторами казенных земель, а также приобретали земли в собственность. К 1858 г. среди государственных крестьян Самарской губернии насчитывалось 23 084 собственника земли, они владели площадью в 159 798 дес., а 5,5 тыс из этих собственников даже не пользовались казенным наделом, имея в среднем по 14,5 десятины на каждого.

Удельными крестьянами были крепостные царской фамилии, крупнейшего помещика России. Крестьянин удельный вместе со своим хозяйством находился в полнейшей зависимости от Департамента уделов, все движимое и недвижимое имущество его подлежало строжайшему учету. Денежные платежи удельных были выше, чем в государственной деревне. Неплательщики и недоимщики подвергались строгим наказаниям, вплоть до продажи крестьянского имущества. В 1830 г. подушный оброк заменили поземельным сбором: обложению подвергались уже не ревизские души, а количество и качество земли. Идея эта была прогрессивна, ибо смягчалось внеэкономическое принуждение и увеличивалась хозяйственная самостоятельность самих крестьян, но на деле поземельный сбор включал и налог на неземледельческие доходы крестьян, что сокращало возможности накопления капитала. Помимо денежного оброка удельные крестьяне несли еще земские и мирские повинности. К первым относилась дорожная, подводная, рекрутская, устройство водных сообщений, содержание почтовых лошадей и другие, ко вторым - содержание писарей, приходских училищ, приказных лошадей, ремонт приказных зданий и церквей, содержание учеников в удельном земледельческом училище.

В 1828 г. началось насаждение так называемой общественной запашки, урожай с которой поступал в хлебозапасные магазины, а оттуда - в помощь крестьянам по случаю неурожая. Под общественную запашку отводились самые лучшие земли, крестьяне обязывались свозить на них удобрения в первую очередь. Хлебозапасные магазины безусловно сыграли свою положительную роль, но немалая часть хлеба шла прямиком на рынок, а барыши оседали в карманах чиновников. В 1861 г. общественная запашка была превращена в оброчные статьи, а затем предложена крестьянам в аренду по высшим ценам, в результате удельные крестьяне Самарской губернии лишились 16 822 десятин лучшей пахотной земли.

Изменения коснулись и "попечительной деятельности" удельного ведомства. В 40-х гг. оно приступило к созданию так называемых образцовых усадеб и Сел удельных крестьян с целью убедить крестьян: в сельском хозяйстве размеры участков и их плодородие - не главное, "при науке, умении и трудолюбии пески и болота обращаются в пашни и луга". В 1842 г. в Самарском удельном имении была образована Новомайнская образцовая усадьба. Два ее хозяина занимались выделкой овчины, валянием шерсти, теплой обуви и другими промыслами. Просуществовав 9 лет, "образцовое" хозяйство пришло в полнейший упадок. Такая же участь постигла и удельное село Царево-Никольское. На создание его "образцовости" израсходовали 65 тыс. руб. и немало дарового крестьянского труда. Управляющий Сызранской удельной конторой Каблуков и его приближенные нажили на модном поветрии капитал, а "образцовое" село через 5-7 лет ничем не отличалось от обычных. С 1857 г. было закрыто 5 подобных усадеб в Самарском имении, а хозяева их возвращены в родительские дома, да еще с долгами уделу от 100 до 360 руб. Причина неудачи этих предприятий удельного ведомства крылась как в общей экономической обстановке в сельском хозяйстве (узость местного рынка), так и в самом чиновничьем подходе к делу, с его мелочной регламентацией каждо-го шага обитателей образцовых усадеб и селений. При отсутствии чувства хозяина у этих крестьян не было ни условий, ни стимула к хозяйственной предприимчивости.

В удельной деревне была более развита аренда, нежели покупка земель, так как покупать удельные крестьяне могли лишь на имя Департамента уделов. На арендованной земле велось торговое зерновое земледелие. Широкое распространение получили промыслы, в северных уездах - ткачество и деревообделка; крестьяне изготовляли для продажи деревянную посуду и в большом количестве плели лапти, находившие широкий сбыт среди сезонников Заволжья.

В некоторых приказах Самарского имения крестьянки ткали легкую прочную ткань - сарпинку, шедшую на женские платья и мужские рубахи в зажиточных семьях. Получила развитие в самарской удельной деревне обработка и торговля продуктами животноводства, а также скотом. В этой сфере к середине XIX в. из среды удельных крестьян постепенно выделились крупные фигуры. В летнее время богатые крестьяне Самарского и Сызранского имений скупали в степях Заволжья гурты крупного рогатого скота и овец, выдерживали их на пастбищах до осени, а затем пригоняли домой и забивали на мясо. Продукты животноводства находили широкий сбыт на местном рынке, в качестве сырья поступали на предприятия местной промышленности.

Значительную роль в быту удельных крестьян играла торговля хлебом. На пристанях удельных сел Балаково Николаевского уезда, Хрящевка Ставропольского, Екатериновка Самарского уездов сосредоточивалось ежегодно немало тысяч пудов хлеба, подсолнечного масла и других сельскохозяйственных продуктов.

Среди удельных селений Самарского уезда находились бывшие государственные, в том числе селения Преображенское и Семеновское. В них жили потомки тех воинских чинов Преображенского и Семеновского полков, которым императрица Елизавета Петровна при восшествии на престол пожаловала в награду земли. До обращения в удельные они не платили податей и не отправляли обыкновенной, очередной рекрутской повинности, лишь время от времени посылая сыновей своих в гвардию.

Помещичьи крестьяне являлись наиболее угнетаемой частью населения России. К началу XIX в. 67,8% крепостных крестьян Самарского уезда находились на барщине и 32,2% на оброке. Тогда же многие помещики, стремясь увеличить доходность имений, стали переводить своих крестьян на оброк. По словам усольских крестьян, "вместо 180 тягол вряд ли 90 могут выехать на пашню, ибо прочие без лошадей". Крупнейший собственник земли в крае В.Г.Орлов вынужден был перевести с 1805 г. своих крестьян на оброк с рассрочкой платежа за первый оброчный год на последующие 5 лет. Оброк устанавливался в 10 руб. с души, с 1815 г. - 15 руб. Кроме того, крестьяне оплачивали "мирские расходы" по 1 руб. и содержание служителей по 40 коп. с души, а также поставляли так называемый "столовый запас" помещику в размере 30 баранов, 50 кур, 100 фунтов коровьего масла с каждой тысячи душ и по 1 куриному яйцу. На крестьян, как уже было показано выше, ложилась обязанность бесплатной доставки дров для дворовых, для дома правительского и конторы и т.д. В начале 30-х гг. крестьяне Усольской вотчины были вновь переведены на барщину, которая ухудшила их положение. Помещик ввел в обиход вместо "экономической" десятины в 3 200 кв. саженей "хозяйственную" в 3 600 кв. саж., а в некоторых имениях размер ее достигал и 4 000.

Аренда и покупка земли в помещичьей деревне были не развиты, так как крестьяне могли арендовать или покупать землю только на имя своего помещика. Некоторые владельцы намеренно создавали так называемый "вакантный фонд" земель и сдавали их в аренду своим и посторонним крестьянам. Обычно на год, реже - на более продолжительные сроки. Помещик мог в любое время отобрать у крестьянина купленную землю. Поэтому покупали те из крепостных, кто имел возможность скрыть от помещика факт покупки. Таким землевладельцем оказался управляющий имением графа В.Г.Орлова крепостной Василий Фомин, купивший 50 лошадей, 88 голов рогатого скота, много серебряной посуды, зеркал, мебели, ружей, экипажи, на имя жены было записано еще 105 голов рогатого скота и 249 голов овец. Все это открылось после смерти управляющего в 1824 г. и немедленно перешло в собственность помещика. Сменившие Фомина на посту управляющего крепостные Степан Кольчугин и Федор Усов тоже владели купчими землями. Последний из них за "приобретательство", а также за подлоги, в которых его уличили, был оштрафован на сумму в 3 тыс. руб., снят с должности и исключен из общины с запрещением посещать мирские сходы.

Хозяйственные возможности крепостных крестьян сильно варьировались в зависимости от наклонностей помещика, вотчинной администрации, размеров надела, уроков и т.п. В среднем земельный надел крепостного в Самарской губернии составлял 2-4 дес. на душу. В южных колонизуемых районах надел мог быть значительно большим, особенно на первых порах, пока помещик не организовал еще собственной запашки. Важную роль играла также величина поместья. Так, в селе Воскресенском в 12 верстах от Самары, принадлежавшем графине Новосильцевой, крестьяне сначала платили оброк по 8 руб, серебром, а затем были переведены на барщину: каждое тягло (2-3 взрослых работника, обычно супружеская пара) обрабатывало 1 десятину поля на помещицу. Графиня являлась крупной хозяйкой, собственницей 20 тысяч душ, и на каждое тягло выделила по 15 десятин пашни да по 6 дес. пастбища и леса. Причем, крестьяне сеяли исключительно пшеницу.

Имущественное расслоение в помещичьей деревне не приобретало катастрофического характера. В отдельных местностях удельный вес бедноты мог подчас достигать 25 и даже 49 процентов, но это были временные оскудения, вызванные стихийными бедствиями, нерасчетливостью помещика или управляющего, да и просто самодурством барина. Иногда крестьяне сознательно стремились не привлекать внимания помещика слишком справным своим хозяйством. Это подметил А.Заблоцкий-Десятовский: "Бедность и нечистоту жилищ не всегда должно принимать за вывеску нищеты; нередко самые богатые суть самые неопрятные, прикидываясь и желая слыть бедняками. В Саратовской губернии, за Волгой, в одном имении переселенные за несколько перед сим лет крестьяне живут в землянках, отговариваясь бедностью, между тем, как один из них продал в последний год пшеницы на 7 тыс. рублей".

Исследования историков показывают, что при наличии в помещичьей деревне бедных и богатых слоев, преобладал все-таки средний, дееспособный крестьянин. Тяжесть положения крепостного состояла в другом - поместье включало в себя хозяйство крестьянина, отрицая тем самым его самостоятельное значение, высасывая его жизненные соки в виде феодальной ренты, точно так же, как помещик отрицал самоценность личности крепостного, видя в нем лишь орудие барской прихоти. Ни удельные, ни государственные крестьяне не ощущали столь тотального хозяйственного унижения со стороны своего начальства, неважно, в какой форме оно "попечительствовало". В тоже время особенности барщинного хозяйства вообще требовали наличия собственного хозяйства крестьян, причем в достатке обеспеченного производительными силами. Помещик объективно был заинтересован не в нищем, а в "достаточном" крестьянине, то есть в рабочем тягле среднего достатка.

Свободнее в своих хозяйственных делах были оброчные крестьяне - 19,6 % от всего числа крепостных. Правда, с изменением денежного курса в 1810 г. произошло повышение оброка, к тому же помещики считали не ассигнациями, а серебром, но все же оброчный крестьянин жил гораздо справнее барщинного. Главным отличием являлась большая свобода действий и мысли, большая возможность развивать свои способности: "Предаваясь какому-нибудь ремеслу или промыслу по собственному выбору, а не по произволу другого, он более пользуется опытом, более старается исправлять собственные свои ошибки. Между тем удельный крестьянин все делает механически, но наряду другого и не имеет времени, ни возможности испытать какое-либо другое занятие, кроме сохи и косы и даже не имеет малейшего капитала, дабы на вечном своем поприще попытаться на какие-либо улучшения", - отмечал современник.

Действительно, в оброчной деревне редкий мужик не занимался каким-нибудь промыслом. Более того, он как бы бежал от земледелия, стремясь в бурлаки, в извоз, в отход, в торговлю - словом, подальше от господской запашки. Если же он был земледелец, то при наличии барской запашки, как правило, привлекался на частичную или эпизодическую барщину. Такое положение особенно часто встречалось в степных имениях, где хлебопашество выступало единственным промыслом и для оброчных, а в страду ощущался громадный недостаток рабочих рук.

Несмотря на крепостнический гнет, крестьянское хозяйство Самарского Заволжья сохраняло способность к самостоятельной хозяйственной жизни. И под скипетром царя; и под рукой помещика крестьяне готовились к тому великому экономическому рывку, который предстоял им после отмены крепостного права.