"ВСЯКОЮ ВОЛЬНОСТИЮ ОТЕЧЕСКОЙ ВАС ЖАЛУЕМ"

В 1773 г. разрозненные крестьянские выступления и глухое недовольство народных масс переросли в мощное восстание. Его возглавил донской казак Емельян Иванович Пугачев, принявший имя убитого в 1762 г. императора Петра III. Крестьянская война была совместным выступлением всех недовольных крепостническими порядками, дворянскими привилегиями, тяжелыми помещичьими и государственными повинностями, произволом чиновников. Под знамена Пугачева вставали люди разных национальностей, выходцы из крестьян, горожан, военно-служилых сословий, работников и дворовых слуг. В числе территорий, охваченных пламенем крестьянской войны, оказался и Самарский край.

При появлении первых вестей с Яика о начавшемся там в сентябре восстании заволновались села Заволжья, откуда уже в октябре панически бежали помещики. Не успевшие скрыться подвергались нападениям крестьян, причем не раз их лишали жизни. Повсеместно громились помещичьи усадьбы. Захваченное имущество, продовольствие, скот частью делилось среди крестьян, частью отправлялось в главную армию Пугачева под Оренбург. Изгнав дворян, крестьяне предпринимали попытки создать свои органы управления, отправляли ходоков в ставку Пугачева. Там 23 октября крестьянам из имения М.Карамзина (отца будущего историка) и соседних сел и деревень был вручен "Имянной указ в Михайлову деревню казаку Левонтию Травкину и казакам, и всякаго звания людям". Этим указом предводитель восстания жаловал их "вечною вольностию". Дарованная свобода подчеркнута тем, что помещичьи крестьяне и их вожак Л.И.Травкин названы казаками, вольными людьми. Данный указ - самое раннее обращение Пугачева непосредственно к крепостному крестьянству России

"Вечная вольность" первых пугачевских манифестов и указов не была конкретизирована, но воспринималась крепостными совершенно однозначно - как призыв к полной ликвидации помещичьего гнета. По уверению возвращавшихся из ставки Пугачева крестьян и появлявшихся в Самарском крае яицких казаков, сам "Петр III" приказывал истреблять помещиков и не выполнять в их пользу никаких повинностей. А вот правительственные "объявления" и "увещевания" крепостное население отказывалось воспринимать как истинные и подлинные. Известны даже случаи убийства чиновников и военных в помещичьих селах, куда они были посланы для обнародования официальных призывов и распоряжений.

Еще в сентябре 1773 г. оренбургский губернатор предупреждал казанского о возможности прорыва Пугачева в соседнюю губернию через "помещичьи жилы". Учитывая позицию крепостного крестьянства, такая угроза представлялась весьмя реальной. Симбирскому коменданту П.М.Чернышеву, находившемуся с карательным отрядом на Самарской линии, в начале ноября удалось подавить первые крестьянские волнения в Самарском Заволжье, но это было лишь временным успехом. 13 ноября под Оренбургом отряд Чернышева оказался разбит главными силами Пугачева. Исход боя предрешил переход на сторону восставших принудительно включенных в отряд ставропольских калмыков, самарских казаков, солдат местных гарнизонов. Известие о победе повстанцев вызвало брожение среди оставшихся в крепостях Самарской линии солдат - бывших крестьян. Не доверяясь своим подчиненным, 19 ноября из Бузулукской крепости бежал тамошний комендант, а в конце месяца туда пугачевской ставкой был отправлен атаман И.Ф.Арапов.

Попытка властей использовать для подавления восстания военно-служилое население края оказалась безнадежной. Близкие по своему положению и занятиям к крестьянам, подвергавшиеся притеснениям со стороны помещиков и чиновников, они обратили оружие и воинский опыт против дворянского государства.

Уже в начале октября посланцы Пугачева прибыли в Черкасскую слободу на Кинеле, где создали повстанческий отряд. В декабре произошел решительный переход на сторону восставших отставных унтер-офицеров и солдат. Отставные нижние чины армейских и гвардейских частей проявляли также инициативу выступлений в некоторых селах и деревнях помещичьих крестьян и однодворцев. Постепенно к пугачевцам примкнуло самарское казачество. Казаки крепостей Самарской линии способствовали занятию их повстанцами, пополнили отряды пугачевских атаманов и главную армию восставших под Оренбургом. На Яике, в Илецком городке, находился отряд татар-казаков из Мочинской слободы под Самарой. Очень активно участвовали в повстанческом движении в крае и за его пределами ставропольские калмыки.

В связи с тем, что значительная часть гарнизонных войск ушла в поход с Чернышевым, в распоряжении самарского коменданта И.К.Балахонцева оставалось менее 60 солдат и казаков, включая увечных, больных, престарелых и малолетних, а при имевшихся в городе пушках не оказалось ни одного канонира. Казанский губернатор Я.Л. фон Брант успокаивал Балахонцева: "по всем известиям нет такой опасности, чтоб злодейская толпа могла распространить свои злодейства до города Самары", - и обнадеживал скорым прибытием регулярных войск "в подкрепление".

Действительно, главные силы пугачевцев не собирались двигаться к Самаре, но фон Брант не учел логики развития событий в условиях начавшейся гражданской войны, роста стихийного движения вне зоны операций повстанческой армии. Не принимались в расчет и настроения горожан, хотя посланный "для разведывания о злодее" капитан Бутримович предупреждал в рапорте от 4 декабря, что насчет Пугачева в Самаре "самый бедный народ радовался о том, чтоб поскорей пришел, чтоб им грабить богатых". Не была надежной и верхушка горожан, имевшая торговые и родственные связи с восставшими яицкими казаками. Так, близкий сподвижник Пугачева депутат оренбургских казаков в Уложенной комиссии Т.И.Подуров "писал... уверительное о самозванце письмо и к самарскому бургомистру Ивану Халевину", своему двоюродному брату.

Успехи пугачевцев подогревали симпатии к ним горожан, нежелание последних помогать правительственным войскам. 12 декабря самарский магистрат отказал коменданту Балахонцеву в предоставлении 60 вооруженных человек для защиты города "от нечаянного нападения". Балахонцев связывал угрозу для Самары сначала с появлением на ре-ке Кинеле разъездов перешедшего на сторону пугачевцев атамана Тоцкой крепости Н.Л.Чулошникова, а затем с начавшемся маршем И.Ф.Арапова от Бузулука по Самарской линии.

Сведения о численности отряда Арапова и его намерениях комендант имел весьма неточные. Отряд представлялся ему как "пятисотная злодейская армея", нападение которой ожидалось то в ночь с 22 на 23-е, то 24 декабря. Чтобы проверить готовность горожан к обороне, Балахонцев утром 24 декабря "вызвал их в едино собрание чрез колокольную тревогу, но и по той для предосторожности противу злодеев ни с каким оружием не один человек не вышел, а вместо того только вышед мужеск и женск пол, стояли на валу и смотрели по дороге в степь, по коей ожидалась злодейская толпа, с одними пустыми руками". Горожане биться с пугачевцами не собирались: это было очевидно. Еще более определенным было настроение ссыльных, которых в связи с прекращением отправки этапов в Оренбург скопилось в Самаре более 300 человек, и они проявили "склонность к соединению в ту злодейскую толпу".

Вечером того же числа из Алексеевска к Балахонцеву явился знакомый ему купец А.Коротков и сообщил, что в этот самарский пригород вошли 400 повстанцев с немалым количеством пушек, да еще ожидается подход 200 человек, после чего все они двинутся на Самару. Предположения коменданта о подавляющем численном перевесе сил противника как будто бы подтвердились. В шестом часу утра 25 декабря Балахонцев бежал с командой волжских казаков, находившейся в Самаре, и с несколькими солдатами, не предупредив ни жителей, ни даже остававшихся в городе поручика И.Щипачева, двух сержантов и 30 рядовых гарнизонной роты, бросив в городе ссыльных и 6 пушек. Как выяснилось впоследствии, сведения Короткова были намеренной дезинформацией,

И.Ф.Арапов прибыл в Алексеевск ночью 23 декабря, заняв без боя в течение двух дней все крепости и поселения Самарской линии от Бузулука до Самары. Передовые разъезды его отряда вошли в самарский пригород сутками раньше, опечатали кабак и соляной амбар, выдержали стычку с разведчиками Балахонцева. 24 декабря после торжественного молебна и чтения пугачевского манифеста от 2 декабря 1773 г., в котором "Петр III" жаловал "истинных сынов отечества" - своих сторонников "всякою вольнос-тию отеческой", атаман обратился к жителям Алексеевска, чтобы те помогли убедить гарнизон и горожан Самары добровольно принять новую власть. "Все жители... выбрали посацкого Антона Короткова", который и выполнил данное ему поручение.

В Самаре после разговора с напуганным Балахонцевым Короткой встретился с депутатами Уложенной комиссии от тамошних казаков и горожан, П.Хопрениновым и ДРукавкиным, бургомистром И.Халевиным. Собравшейся в доме Рукавкина верхушке посадской и казачьей общин города были переданы предложения Арапова, тексты манифеста и других обращений Пугачева и его Военной коллегии. Короткову пообещали встретить повстанцев "хлебом и солью", но просили отложить вступление их в город на один день, "дабы не зделалось в городе никакова помешательства". Зажиточные жители, во-первых, хотели выждать еще какое-то время для окончательного выяснения ситуации, прежде чем принять новую власть, а, во-вторых, опасались волнений в городе, которые могли обернуться против них самих.

Однако Арапов решил не откладывать взятия Самары, используя чрезвычайно благоприятную ситуацию для своего сравнительно небольшого отряда, в котором на самом деле было около 200 человек и всего две пушки, захваченные днем раньше в Красносамарской крепости. Это решение было принято даже вопреки полученному им указу пугачевской Военной коллегии, по которому "ему ведено было не в Самару итти, но в Сок Кармалы, забрать с собою из крепостей жителей для нападения обще с есаулом Чулошниковым на находящуюся тамо воинскую команду".

Утром 25 декабря, через несколько часов после бегства Балахонцева, началось шествие горожан за крепостные валы навстречу повстанцам; в нем участвовали бургомистр И.Халевин, купеческий староста И.Бундов, священники и диаконы всех самарских церквей во главе с протопопом А.Ивановым, многие "первые граждане" и рядовые жители. После встречи на подъезде к городу процессия двинулась в соборную церковь, где был отслужен молебен. По его окончании сам бургомистр, "потому што он читать мастер", огласил пугачевский манифест, указ Военной коллегии о наборе добровольцев в повстанческую армию и "увещание к народу о поставке в армию в Оренбург провианта... повольною ценою". Затем палили из пушек, угощали всех казенным вином. Жители единодушно кричали здравицу Петру III "с изъявлением буйной и неистовой своей радости о восшествии... в город" его сторонников. "Все в городе от мала до велика верили и почитали того самозванца за истинного Петра Третьего и оказывали Арапову совершенное повиновение".

Должностные лица городского управления сохранили свое положение, казачьи командиры, чины гарнизона оставались при исполнении обязанностей. Так, над солдатами, находившимися в городе, команду принял поручик И.Щипачев, замещавший беглеца Балахонцева.

Пребывание повстанцев в городе не сопровождалось репрессиями. Жители утверждали: "Не видали мы в самом деле никакого ни от кого усилия [насилия]... и не имели в позорище кому-либо какой смертной казни". Исполнявший при Арапове обязанности палача Н.Курдюков за время похода по Самарской линии и пребывания в Самаре никого не умерщвлял и не сек.

Отряд Арапова в Самаре пополнили прежде всего ссыльные. Оказавшись на свободе, они сами через своего вожака, бывшего сызранского купца С.Володимерцева, выразили атаману желание "послужить". С проведенного смотра Арапов отобрал из них в свою команду 120 человек, годных к службе, снабдил лошадьми, вооружил солдатскими ружьями и дубинами.

Численно выросший в Самаре отряд Арапова все же не мог противостоять приближавшимся к городу карательным войскам. Атаман обратился за помощью к горожанам и ее, в отличие от коменданта Балахонцева, получил. Бургомистр приказал "наряжать" на помощь повстанцам жителей с тем оружием, какое у них есть в домах. Среди вышедших по набату утром 29 декабря на лед Волги, чтобы отбить атаку двигавшихся от села Рождествено карателей, было немало самарцев.

Плохо вооруженные и фактически не дбученные военному делу пугачевцы не смогли выдержать удара регулярной воинской части - легкой полевой команды майора К.Муфеля. Она насчитывала около 500 опытных солдат и даже численно превосходила собранные Араповым силы. Повстанцы, "хотя оные и сильно супротивлялись", потеряли много человек убитыми, общее число которых установить не удалось, так как трупы были "обывателями... покрадены" или занесены снегом. Ворвавшись в Самару, каратели, "сыскивая, умертвили" еще несколько "злодеев". В их руки попали 200 человек пленными и вся артиллерия восставших.

Некоторые из "первых граждан" быстро переметнулись на сторону победителей. Так, "сыскивать злодеев" поспешили священник Вознесенской церкви А.Михайлов и депутат ДРукавкин. Однако такие случаи были скорее исключением. К.Муфель доносил, что ему "все в Самаре жители более оказывают суровости, нежели ласки". Несмотря на его "увещевание о сыске Злодеев", их никто не ловил, "и весь народ, разбежавшись, скрылся". На допросах самарские священники отвечали, что из своих прихожан и сограждан никого в сообществе с пугачевцами не видели, бургомистр объявил, что ему не известны ни "сообщники" Пугачева, ни "колеблющиеся в службе ее императорского величества". Участники сражения, взятые в плен, не могли вспомнить "по имянам" тех, кто был в бою вместе с ними. Более того, несмотря на опасность, некоторые горожане укрывали у себя людей из отряда Арапова, уходили вслед за разбитыми повстанцами из города.

Арапов с остатками отряда отошел к Алексеевску, куда на помощь атаману поспешили другие повстанческие командиры края. Но и к правительственным войскам подошло подкрепление - легкая полевая команда подполковника П.Гринева с двумя гусарскими эскадронами. К ней был прикомандирован сотрудник секретной следственной комиссии Гаврила Романович Державин, будущий великий русский поэт. 7 января после ожесточенного боя восставшие оставили Алексеевск, исход борьбы за Самару окончательно решился не в их пользу.

Следствие, проведенное Державиным в Самаре, показало, что все жители повинны в переходе на сторону восставших. Поголовное наказание становилось бессмысленным. К ответственности привлекли тех, "которые познатнее в гораде, и которые ежели бы хотя мало хотели показать усердие свое долгу... бы нашли средства показать хороших примеров к подражанию и прочим". 10 горожан "при собрании протчих сего города жителей наказаны нещадно батоги" и отпущены. В Казань в следственную комиссию передали дела бургомистра, священников, военнослужащих, депутатов Уложенной комиссии, купца А.Короткова. Последний был по ее приговору повешен в Алексеевске вместе с другим местным жителем отставным казачьим писарем А.Горбуновым. В Самаре повесили солдат Н.Курдюкова и П.Волчкова. Среди остальных подсудимых, по мнению комиссии, находились лица, заслуживающие смертной казни, но это наказание им заменили: бургомистр Халевин был высечен плетьми и освобожден вместе с депутатом Рукавкиным, И.Щипачев лишен офицерского чина, прогнан 6 раз сквозь строй в 1000 шпицрутенов, навечно записан в солдаты Сибирских батальонов, С.Володимерцев приговорен к 50 ударам кнута, наложению клейма и вечной каторжной работе.

События конца декабря 1773 г. в Самаре явились несомненно восстанием, но восстанием мирным и до его подавления бескровным. Такой характер событий оказался в значительной мере обусловлен переходом на сторону восставших городских органов самоуправления, превращения их в органы новой власти. Эта ситуация имела сходство с положением в деревне, где также сочетание мирского самоуправления и "царистских" лозунгов не свержения, но "восстановления" законной верховной власти облегчали переход на сторону Пугачева, сотрудничество с военными повстанческими командирами.

В чиновничье-дворянском государстве общинное самоуправление у крестьян всех сословных разрядов не могло последовательно развить заложенные в нем демократические начала. Однако на территории, охваченной восстанием, деревенские миры выходили из-под контроля государственного аппарата и помещиков, освобождались от навязываемых им фискально-полицейских функций. Из органов самоуправления устранялись пособники дворян и царских чиновников, упразднялась вотчинная администрация, ломались искусственные сословные перегородки. Важной обязанностью общин и их должностных лиц становилось оказание помощи войскам повстанцев.

Известны многие случаи, когда восставшие избивали ненавистных приказчиков, бурмистров, выборных и др., грабили их имущество, часто нажитое за счет сельчан. В декабре 1773 г. в Буэулуке по приказу И.Ф.Арапова были публично казнены приказчик и староста из деревни помещика И.Племянникова: первый за то, что "за указом нашего государя посылал крестьян на помещичью работу... потому што государь крестьян от господ отнял", второй за то, что "крестьян разорял и поступал с ними немилостиво".

На сторонников Пугачева, в свою очередь, нередко шли властям доносы от приказчиков и мирских должностных лиц. Среди доносителей оказался "мирской староста" села Ляхова А.Егоров. Впоследствии ему не удалось избежать "злодейского за то себе отмщения" в виде виселицы.

Другая часть представителей вотчинной администрации и мирского самоуправления крепостной деревни поддержала восстание и способствовала его развитию. В октябре 1773 г. староста деревни Пополутовой выступил среди зачинщиков и исполнителей убийства своей помещицы. В занятую повстанцами Самару в конце декабря из правобережных владений графов Орловых "приехали из сёла Рождественского земской со крестьянами принеси, поздравления". Это подтолкнуло Арапова на посылку в орловские вотчины и разнопоместные селения Самарской Луки агитаторов с текстом пугачевского манифеста от 2 декабря. По признанию царских офицеров, те взволновали в "окрестности Самары множество деревень, а некоторые и присегали" Петру III. В Осиновке посланцев Пугачева встретил "прикащик Федор Федоров с хлебом и солью... манифест сам читал всем крестьянам", даже постригся по-казачьи.

И в государственной деревне известны случаи расправы со сторонниками правительства и деревенскими мироедами. У ясачного татарина Утягана Уразметева, ревностно служившего властям во время осады Оренбурга и при поимке спасавшихся после поражения пугачевцев, его односельчане отняли 123 лошади, 1 верблюда, захватили в доме oимущества на 6000 рублей. В целом переход на сторону Пугачева органов самоуправления у государственных крестьян происходил чаще и легче, чем у частновладельческих. Достаточно было признать Петра III, объявившегося под Оренбургом, законным носителем верховной власти, ведь этот разряд крестьян находился в ее подданстве, без промежуточного звена в виде конкретного помещика и его вотчинной администрации.

Показательна переписка выборных Саврушинской и Сарбайской слобод по вопросу о том, чьи распоряжения следует исполнять - правительственной ставропольской комендантской канцелярии или повстанческого центра в Бугуруслане во главе с депутатом Уложенной комиссии от "непомнящих родства" Г.Давыдовым. Подобные вопросы решались исходя из выгод местного населения и соотношения противоборствующих сил, как правило, в пользу пугачевцев.

Изгнание помещиков ломало сословные перегородки между отдельными группами крестьянства. Так, в селе Липовке вместе с помещичьими крестьянами выступили однодворцы, впервые в селе состоялся общий мирской сход. На нем избрали должностных лиц для всего села, объединившегося в одну общину: выборный (из крепостных) и его помощник (из однодворцев). В образованный тогда же повстанческий отряд вступили и однодворцы, и крепостные, причем не только помещиков, но и самих однодворцев.

Неверно думать, что набор в повстанческие отряды протекал исключительно стихийно. Пугачевское руководство пыталось придать ему определенную организованность. Командиры больших отрядов, в том числе И.Ф.Арапов и Н.Л.Чулошников, снабжались специальными указами Военной коллегии, публикация которых в селениях способствовала увеличению численности повстанческих войск. Предпочтение отдавалось добровольцам ("охотникам"), убежденным сторонникам Пугачева ("ревнителям к службе"), но военная необходимость заставляла расширять права командиров, которым разрешалось требовать от жителей, сколько "потребно для... вспоможения без всякого препятствия людей вооруженных".

Атаман Г.Давыдов и его помощники сами объезжали селения, на мирских сходах зачитывали указ о наборе, требуя его скорейшего исполнения. Если "охотников" не доставало, использовались традиционные формы раскладки общинных повинностей. Из деревни Кирюшкиной в его отряд посылалось "письменно чрез неделю по десети человек", не исключая из очередности и местного сотника. В отряд Абдрешита Аитова сотские отдавали на службу по одному человеку с каждого двора. А.И.Сомов, отставной сержант гвардии, имея в отряде достаточно добровольцев, соглашался принимать от общин вместо "казаков" денежные взносы, небольшое количество проводников и переводчиков. В сентябре 1774 г., когда восстание очевидно шло на убыль, в Аделякове для пополнения отряда И.Федорова "своих жители никого не дали, а велели взять пришлых", находившихся здесь в работниках.

В отличие от ненавистной "рекрутчины" служба в повстанческих отрядах воспринималась необходимой, хотя и тяжелой мирской повинностью.

Вместе со снабжением продовольствием и фуражем своих отрядов повстанческие командиры и сельские миры по приказу пугачевской ставки осуществляли заготовки для главной армии под Оренбургом. Для этого в основном использовался хлеб из помещичьих закромов. Его изымали бесплатно, но провоз крестьянам оплачивали.

В Ставропольском уезде ударной силой повстанцев являлась вооруженная легкая калмыцкая конница. Калмыки, "ездя по дорогам, селам и деревням Ставропольского и других ведомств... всех без остатку дворян разбойнически разбивали и на всех страх такой навели, что ныне Ставропольского уезду как черкаса, так татара, чуваши и мордва и господския крестьяня к таковому же разорению и мятежу согласились". Восставших ставропольских калмыков возглавил сын их правительницы Ф.И.Дербетев. Он имел чин офицера русской армии, но вместе со своей командой перешел на сторону повстанцев, вел набор калмыков в Главную армию Пугачева и командовал калмыцким полком в ее составе.

В январе 1774 г. по поручению Военной коллегии Дербетев в Ставропольском уезде собрал новый отряд из двух тысяч калмыков, крестьян, отставных солдат и горожан. Отобрав из них 600 человек, знавших Ставрополь, атаман 18 января выступил на него. С помощью обманного маневра он выманил из Ставрополя большой отряд подполковника Аршеневского, решившего, что повстанцы движутся к Самаре. Дорога на Ставрополь пролегала через мордовскую деревню Узюково, жители которой не только не сообщили в город о появлении повстанцев, но и пополнили отряд Дербетева. В ночь с 19 на 20 января внезапной атакой восставшие овладели Ставрополем. Крепость пала в 5 часов утра без единого выстрела. Командование правительственных войск считало, что "без измены и полошности сего случиться не могло, потому что в Ставрополе было гарнизона и всякого звания с ружьями 249 человек и 6 пушек". Победители находились в городе до трех часов и покинули его, захватив из крепости и домов местного начальства оружие, продовольствие, фураж, одежду. Представители администрации во главе с комендантом были арестованы, а затем казнены на окраинах села Буяна и деревни Каменки.

Последующие столкновения с регулярными частями правительственной армии оказались неудачными, и отряд Дербетева отступил на юго-восток. Сам атаман после боя 23 мая 1774 г. на реке Грязнухе получил тяжелое ранение, попал в плен и вскоре скончался. Еще раньше, 22 марта, в сражении у Татищевой крепости пропал без вести, видимо погиб, атаман И.Ф.Арапов. Г.Давыдов, третий из наиболее авторитетных руководителей повстанческого движения в крае, в феврале отступил со своим отрядом в Башкирию, где продолжал борьбу, но оказался пленен, а затем заколот караульным офицером в казанской тюрьме, несмотря на распоряжение Екатерины II сохранить ему жизнь в уважение его депутатского звания. В искренности императрицы приходится сомневаться, так как за убийство Давыдова никто не понес ответственности.

Среди командиров повстанческих отрядов в северных и восточных районах Самарского края зимой-весной 1773/74 гг. находились люди разной национальности и сословной принадлежности. Под Черемшанской крепостью был взят в плен и казнен 13 февраля в Билярске О.Ф.Енгалычев, крещеный татарин, выходец из княжеского рода, сын гвардейского офицера. Он был старшиной в большом объединенном повстанческом отряде, командир которого пугачевский полковник Аит Уразметев из ясачных некрещеных татар попал вместе с ним в плен и умер через две недели под следствием. Уже упоминавшийся А.И.Сомов возглавлял большой (до 800 человек) отряд, действовавши" под Сергиевском и Тиинском. В феврале он был разбит карательными командами генерала г, П.М-Голицына, наступавшими от Казани на Оренбург, его вожак оказался в плену и позже казнен.

Наводнив край регулярными правительственными войсками, царские генералы заставили повстанцев частью уйти на соединение с главными силами Пугачева, частью перейти к партизанским методам борьбы. Небольшие отряди продолжали действовать и в Заволжье, и на Самарской Луке, а также нападали на проплывавшие по Волге суда.

Местные власти не раз получали летом и осенью донесения о том, что во многих селениях появляются "частые злодейские артели, прокравшиеся от воинских команд", которые "стали в те жительства въезжать уже не тайно, но явно, а крестьяне, на которых они надеются, снабдевают их хлебом, они ж... выспрашивают о помещиках и о дворовых людях, которыя не на их руку".

Разгром главных сил Пугачева позволил властям усилить карательные команды, брошенные на истребление повстанцев. В сентябре 1774 г. через Самарское Заволжье из Яицкого городка на Сызрань под усиленным конвоем, которым лично командовал А.В.Суворов, был провезен пленный вождь восстания, самозванный "Петр III". Но вооруженное сопротивление удалось подавить в крае только к зиме.

Жестоко расправляясь в боях и после них с теми, кто поднял оружие, проводя публичные казни и экзекуции для устрашения, екатерининские власти не переходили в терроре определенных границ, оставляли возможность "раскаявшимся" и просто отошедшим в сторону от восстания вернуться к прежнему образу жизни и занятиям. Здесь брал верх трезвый расчет на скорейшее восстановление порядка, на более прочное, нежели военное, умиротворение. Такая политика позволяла сбить накал гражданской войны, уме-I- рить жажду мести победителей, не доводить до отчаяния побежденных. Она способствовала постепенной изоляции активных пугачевцев в массе разуверившихся и напуганных людей.

Уроки восстания заставили правительство Екатерины II провести реформы, направленные на укрепление абсолютистской монархии и ее органов власти.