Важнейшим процессом пореформенной деревни было становление крестьянского хозяйства как самостоятельного экономического организма, субъекта аграрных отношений. Этому предшествовала непростая история расщепления старого вотчинного хозяйства (помещичьего, удельного, казенного).

Хозяйственное обособление крестьян разных разрядов проходило в различных условиях и с неодинаковым результатом, но суть была одна - стужа крепостничества, сковывавшая жизненные силы народа, отступила. Взору образованного общества предстали незнаемые прежде черты народной жизни. Вот когда стал понятен и не вызывал более скептической усмешки призыв великого Пушкина: "Взгляните на русского крестьянина: есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна".

Разграничение помещичьих и крестьянских земельных владений должно был завершиться подписанием уставной грамоты. Не обошлось без столкновений. Крестьяне пережили форменное потрясение, узнав, что земля, на которой трудились не только они сами, но и их предки, принадлежит вовсе не им и нужно ее выкупать у барина.

Земля казалась крестьянам вполне доступной из-за своей дешевизны и большого количества. Для них важнее было поскорее освободиться от ненавистных пут крепостничества.

Таким образом, после болезненного разграничения земель с помещиком, крестьянское хозяйство не рухнуло, однако состояние его нельзя было назвать цветущим. В большинстве уездов губернии были селения и целые волости, где оно так и не смогло встать на ноги. Земская комиссия приводит разнообразные причины этого: ежегодные переделы земли между семействами внутри общины, из-за чего крестьяне не вносили удобрений; неурожаи и падежи скота; распространение кабаков, которые крестьяне допускали на общинную территорию в расчете на получение от кабатчика денег для уплаты недоимки. В Николаевском уезде было отмечено: "1) отсутствие мелкого кредита, породившего кулачество и ростовщичество; 2) отсутствие правильного общинного хозяйства (вследствие обращения старост в агентов полиции); 3) расшатавшийся строй крестьянского самоуправления, подчиненного лицам, вовсе не заинтересованным в крестьянском благо состоянии". Далее Управа указывала, что "обеднение крестьян-собственников произошло от слишком высокой оценки земли для выкупа, а упадок временнообязанных - именно от этих временнообязанных отношений к помещику, наконец, бедственное положение крестьян, получивших даровые наделы, от недостаточности этих наделов". В Новоузенском уезде отмечались "недоброкачественность наделов, конокрадство, развитое в высшей степени в пограничной с киргизами местности, безлесье, вынуждающее покупать лесной материал по дорогой цене, высокая арендная плата за землю, высокие цены на рабочих". Наконец, большинство крестьян с момента первых взносов в счет выкупной суммы страдало от безденежья, кризиса наличных средств. Во имя получения их в ближайшее время крестьяне шли в кабалу за самую умеренную плату, выданную вперед. Ростовщики Д верный залог брали от 12 до 24% в год, на этом наживались многие управляющие имениями, местные барышники, лавочники, шинкари.

Значительно легче происходило разграничение с крестьянами Удельного ведомства и казны.

Общее увеличение крестьянского землевладения за первое пореформенное двадцатилетие (1863-1882 гг.) составило лишь 200 100 дес., т.е. 3,2%, а в среднем ревизскую душу 0,2 дес. Из последних сил за землю держались беднейшие из крестьян. С начала деятельности местного отделения Крестьянского поземельного банка и вплоть до его реорганизации в 1895 г. основными клиентами его посреднических операций в куги продаже земли были беднейшие крестьяне. Самое первое заявление было сделано Барси Селянским сельским обществом в 92 домохозяина, совершенно не имевшим полевой земли, а лишь усадебную. В первые два года (1885-1887 гг.) заявителями оказались исключительно крестьяне-дарственники с размерами владений не свыше 1,25 дес. на душу. Вплоть до конца столетия среди клиентов банка преобладали бывшие помещичьи крестьяне.

К середине 80-х годов XIX в. завершался болезненный процесс освобожден крестьянского хозяйства от феодальной скорлупы. С отменой с 1883 г. временнообязанного состояния пали последние юридические оковы, на которых держалось внеэкономически принуждение. Самарское крестьянство вышло из великих потрясений аграрной реформ в массе своей хозяйственно дееспособным. Для его быстрого подъема и процветани необходимы были две вещи - широкая свобода в увеличении землевладения землепользования и благоприятная налоговая политика правительства. Однако таких условий не было создано. Для покупки земли нужны были деньги, но они почти все уходили на уплату выкупных платежей, различных налогов и повинностей. Разбогатеть в таких условиях внутри общины можно было лишь путем откровенного ограбления своих соседей. Потому немногочисленная состоятельная верхушка деревни наделялась (особенно в бедных, малоземельных общинах) весьма неприятными для нее эпитетами: кулаки, елы и т.п. Богатство вызывало ненависть и обостренное чувство несправедливость существующего порядка вещей. В таких условиях чрезвычайно важное значение приобретал фундаментальные ценности традиционного крестьянского уклада, практически не затронутого.

Крестьянский мир имел в своем распоряжении вполне реальную форму организационного уклада - общину. Она, действительно, вмещала в себя все крестьянское мироздание, а за пределами ее раскинулся "весь свет". Реформы в деревне даже укрепило мироощущение крестьян разных разрядов, ибо их правовое положение было в значительной мере унифицировано. Все насущные дела решал сельский сход, межобщинные прения устранялись на волостном сходе.

Фундаментальной ячейкой крестьянского уклада была семья.

Крестьянская семья представляла собой замкнутый мир со своим твердым уставом, восходившим подчас к очень древним нормам обычного права. Внутри этого крестьянского микрокосма выстраивалась сложнейшая иерархия ценностей о многими оттенками в отношениях, непонятными для людей, взирающих на деревню со стороны.

Внешне жизнь крестьянина была непритязательна и однообразна. Целый летний день в поле. С ранней весны - сев ярового, от него до взметки паров под озимь - междупарье, и крестьянин норовит сходить в извоз; дальше настает метка паров и пока за ними уборка ржи, посев озимого, а тут и уборка ярового хлеба, возка снопов и лом (вспашка) жнивья под будущий яровой посев. Ясная осень и все первозимье тянется молотьба. Наступил первопуток по зимнику - снова в извоз. Шесть дней в неделе нечистота в избе, грязное белье, рваное платье. Лишь в праздник да на Христов воскресенье наденет он чистую рубаху, порты и онучи, новую сермягу или полушубок, обуется в сапоги или новые лапти, велит бабе обмыть лавку да почистить избу.

Одежда русского крестьянина оставалась постоянной, но были заметны перемены в праздничной одежде девок и баб.

Избяное зодчество почти не изменилось, разве что у бедных крестьян вход в дом обычно со двора, а у более состоятельных иногда с улицы, через крыльцо с навес.

В пореформенный период самарская деревня сохранила свое культурно-национальное и бытовое многоцветие. Приток населения продолжался.

Исследования традиционных норм поведения и форм общения крестьян (помочи и побратимство, братнины и хороводы, посиделки и колядование) свидетельствуют, что жизнь деревни была неизмеримо богаче любой самой совершенной социологической схемы. Каждое крестьянское селение представляло собой целостный мир со своими обычаями, престольными праздниками, доморощеными философами и шутами, богатырями и убогими, пастырями и юродивыми, со своим набором местных названий речушек и ручейков, лесов и оврагов, прозваний и кличек. Эта духовная вселенная воспроизводила и воспитывала новые поколения и двигалась навстречу грозовым раскатам войн и революций, двигалась по-своему, не желая умещаться в рамки политических теорий, посрамляя непосредственной правдой своего существования любые проницательные умы, как только они в пылу порой самых благородных стремлений отрывались от нее либо отдельные движения крестьянской жизни, крестьянской души пытались объявить столбовой дорогой к правде и счастью.